– Люблю тебя… Живи, пожалуйста… Даже без меня… Просто живи…

Чьи-то руки осторожно коснулись ее плеч. Женщина обернулась, встречаясь невидящими глазами с понимающим взглядом доктора.

– Пора, Ольга.

Не оставалось ничего другого, кроме как послушаться. Ее присутствие ничего не поменяло.  Чуда не случилось. Он не ответил, вообще никак не отреагировал на произнесенное ей. Не было даже малейшего движения ресниц. И монотонный звук приборов ничуть не поменялся. НИЧЕГО.

Лешка не слышал. Слова остались пустым звуком, уже ничего не значащим.  Склонившись совсем близко, изо всех сил заставляла себя не думать о том, что душащий ее запах – это запах обгоревшей плоти, который теперь будет преследовать до конца жизни.

Мазнула невесомым поцелуем по плотно сомкнутым губам и дрогнула, ощутив их жар. Его кожа пылала, но совсем не тем огнем, что еще недавно лишал рассудка от затапливающей страсти. Сейчас все полыхало смертельным пламенем, от которого не было спасения.

Мирон торопливо поднялся навстречу, ошеломленно всматриваясь в ее посеревшее лицо. Помог сесть. Приложил  к застывшему рту пластиковый стаканчик с водой, почти силой заставляя сделать глоток. Она подчинилась, не произнося ни слова, словно вообще не видела его.

– Вам нужно отдохнуть,  – врач опять появился рядом, протягивая упаковку каких-то лекарств. – Возьмите. Для ребенка это безопасно, а Вам поможет немного успокоиться, – и, видя, что Ольга не реагирует на его слова, передал пачку мужчине. – Присмотрите за ней… Лучше, если она хотя бы какое-то время не будет одна. Я дам знать, когда… – он запнулся, не сумев озвучить то, что собирался, – когда будут изменения. И подойдите к старшей сестре, она передаст вам вещи Ливанова. Те, которые не пострадали от огня.

«Вещами» оказалась связка ключей. Ольга забрала их, молча расписавшись в журнале.  Машинально оперлась на подставленное ей плечо Мирона.  Так же молча села в машину. Уткнулась взглядом в сжатые в ладони ключи, по-прежнему не реагируя ни на что окружающее. Так и просидела всю дорогу до его дома, уставившись в одну точку. И, лишь когда машина остановилась, растерянно скользнула глазами по пейзажу за окном. Повернулась к мужчине.

– Я к вам не пойду. Отвези меня, пожалуйста, … к нему домой.

Мирон попробовал было возразить, ссылаясь на слова врача, но она опять погрузилась в собственные мысли, перестав реагировать. Ему ничего не оставалось, кроме как выполнить ее просьбу. Забрал ключи уже у самой квартиры, помогая женщине зайти внутрь. Ее губы скривились в жалком подобии улыбки.

– Спасибо… Я позвоню…

– Я могу остаться с тобой, если хочешь.

Она покачала головой.

– Не хочу…

Голос был спокоен, но в глазах не просматривалось ничего живого. Мирона совершенно не устраивала мысль о том, что  она остается одна в квартире Ливанова. Как-то совсем некстати вспомнился тонкий шрам на руке жены. Нахмурился, чувствуя как холодеют руки от нарастающего страха за Ольгу. А что если она?. Но та, словно угадав его мысли, прошептала:

– Не волнуйся, со мной ничего не случится. Можно только я не пойду сегодня на работу?

– Оль, какая работа? Не думай об этом сейчас… Ты совершенно уверена, что хочешь остаться одна?

Она подняла на него глаза, которые внезапно наполнились слезами. Нет, оставаться одной хотелось сейчас меньше всего. Но единственное нужное ей сейчас  общество стало недоступным. Навсегда.

Мужчина прижался лбом к захлопнувшейся двери и зажмурился, услышав глухие, надрывные рыдания, которым Ольга наконец-то дала волю.

Глава 26

В квартире царил беспорядок. На кухонном столе были рассыпаны какие-то бумаги, стояла чашка с недопитой жидкостью. Ольга глотнула холодный терпковатый напиток. Запекшиеся губы защипало. Она закашлялась и слезы, почти остановившиеся, потекли с новой силой.

Ее чай. Опять. Тот же самый, которым он наливал, помогая согреться. Лешка пил ЭТО? Или угощал кого-то из гостей? Но чашка была одна. Да и обстановка в кухне никак не свидетельствовала о том, что в ней присутствовал посторонний человек.

Единственное, совершенно нелепое объяснение приходило в голову. Но она отказывалась верить. Не должно этого быть. Не мог он глотать эту «отвратительную бурду», как говорил раньше неоднократно, из своей чашки, в одиночестве спустя почти месяц после их … «встречи».

Руки машинально собрали разбросанные листки бумаги. Она не собиралась их рассматривать, но глаза наткнулись на надпись «выписной эпикриз», и оторваться уже было невозможно. Ольга читала, размазывая по щекам невысыхающие слезы. «Огнестрельное сквозное ранение правого плеча». Дата  поступления  –  тот самый день, в который она сообщила ему о своей «связи» с Мироном. Дата выписки – двое суток назад. Сознание вбирало подробности произошедшего, скупые факты, изложенные не до конца понятным медицинским почерком.  Лешка был ранен. И весь месяц, в который она сходила с ума от злости и ревности, провел в больнице, из которой вышел всего лишь на один день, чтобы оказаться там снова, в еще более плачевном состоянии.

Получалось, что все сомнения и переживания были беспочвенны. И лишившая ее окончательного покоя блондинка в супермаркете звонила совершенно другому «Лешику».

Ольга вдруг поняла, что ждала его, даже после того, как призналась в своих чувствах к другому мужчине, изгоняя тем самым Лешку из своей жизни. Все равно продолжала ждать. Ей  в голову не приходило, что он не может не только прийти, но и просто позвонить… Осознание накатило ледяной волной. Ком, перекрывший дыхание, резал горло острым лезвием. Алексей не смог бы дозвониться, если бы и захотел. Она заблокировала его номер, в тот же день, едва покинула квартиру. И, погрузившись в собственные переживания, напрочь забыла об этом.

«Он  все равно не стал бы мне звонить…», – хотелось уцепиться за спасительную мысль, но женщина себе этого не позволила. Закусив губу, открыла черный список телефона и, выделив Лешкин номер, нажала «отключить». Звонкая трель разрезала тишину помещения, уведомляя о пропущенных вызовах.  Один, второй, третий… Она сбилась со счета. Все-таки звонил, каждый день на протяжении целого месяца. Пытался достучаться до нее даже из больницы. А Ольга просто не знала об этом. И больше у нее не будет возможности услышать, что именно мужчина хотел ей сказать.

Снова вспомнилось его бледное лицо, вчера в офисе. И роскошные цветы… в урне. Ну почему, почему она такая глупая?! Так нелепо, бессмысленно утратить последний шанс…

Женщина вдруг ощутила себя палачом, наносящим безжалостный смертельный  удар человеку, которому несправедливо вынесли приговор. Лешка не заслужил подобного наказания. Не заслужил ее лжи, гибели в ужасных муках, с мыслью о том, что любимая женщина носит чужого ребенка. Несмотря на все его прегрешения.

Ольга опять разрыдалась. Ее наконец-то покинули сомнения в его чувствах к ней, теперь, когда во всем этом уже не было никакого смысла…

Она прошла в комнату, поднимая с незаправленной кровати наспех брошенную рубашку. Уткнулась в нее лицом, ощутив знакомый запах. Его запах. Так разительно отличающийся от другого… Легла на постель, не раздеваясь, не выпуская ткань из рук. Мысли причиняли мучительную боль. Любые. О  прошлом и об их бесконечных ошибках. О настоящем. О белой палате с бесчисленными приборами и … о нем… там… О будущем, в котором его не будет. Ничего не будет, кроме горьких воспоминаний о том, что уже нельзя исправить. Эти болезненные вспышки сознания не дали заснуть. Она просто провалилась в глухую темноту, не замечая ни сквозняка из полуоткрытого окна, ни ледяной от слез подушки.

Из забытья вырвал дверной звонок. Ольга открыла глаза, с трудом приходя в себя и медленно вспоминая прошедший день.  Боль накатила новой волной безысходности. Не хотелось даже вставать, а тем более видеть кого-то, говорить. Это наверняка был Мирон, так и не дождавшийся от нее обещанного звонка. И если она не откроет, в покое ее все равно не оставят.